Рекламный баннер 990x90px ban1
Рекламный баннер 728x90px main1
О встречах К.С. Петрова-Водкина с пещерной старухой Федорой
О встречах К.С. Петрова-Водкина с «пещерной старухой» Федорой.
Автор: Валентина Ивановна Бородина
На территории Национального парка «Хвалынский», в 7,5 км от города, за бывшим раскольничьим мужским монастырём, в горах с непроезжими долинами, в стороне от дорог и деревень, было несколько пещер, в которые уходили в затвор одинокие старцы-раскольники. Древние морские отложения покрыты здесь почвой с густыми зарослями, а меловые обрывы гор позволяли без особых усилий делать в них ходы и помещения. Одна из таких рукотворных пещер до сих пор сохранилась и является одним из объектов особого любопытства у сегодняшних туристов, но ещё в начале 20 века к пещере и её обитателям проявлял интерес наш земляк, художник К.С. Петров-Водкин, оставивший некоторые воспоминания о своих посещениях последней её обитательницы – бабушки Федоры. Кузьма Сергеевич писал свою автобиографическую повесть «Хлыновск» во второй половине 1920-х годов. Сохранилось несколько черновых вариантов повести, хранящихся в настоящее время в архиве литературы и искусства в Москве и в институте русской литературы (Пушкинский Дом) в Санкт-Петербурге. При издании книги в 1930 году ему пришлось отказаться от многих эпизодов по разным причинам: сказались и веяния времени, самоцензурирование, и ограниченность листажа. Судя по записям, здешней «святой» Федоре художник хотел посвятить главу, но не случилось. Поэтому некоторые интересные факты, проливающие свет на появление Федоры в Хвалынске и её многотрудную жизнь в пещере, можно прочесть только в черновиках.
Кузьма Сергеевич оказался свидетелем приезда Федоры по Волге в Хвалынск в июле 1911 года. Федора была на пароходе «Ксения», который плыл из Царицына в Нижний Новгород с паломниками под предводительством иеромонаха Илиодора для поклонения в Сарове мощам Серафима Саровского. Это паломничество известно в истории, как крестовый поход «Союза русского народа» по Волге. Кузьма Сергеевич так высказался о нём: «…на Волге, на этой родине грез и разбоя, уже бродило илиодоровщиной. Гермоген был тогда викарным епископом Саратова, и уже его звезда восходила. Было бы болото, а черти найдутся, а болото было трясинное и вверху, и в массах. Замерещилось темному люду, что страну их рушить замышляют, что все, кто в стране грамотен, замышляют уничтожить “естество русской жизни”. Идея эта раскачивалась, как язык колокола, вот-вот – бухнет – по кому бить – безразлично. Но бухнет. Монах в Царицыне (речь об иероманахе Илиодоре – В.Б.) готов был поднять меч восстания сирых и убогих, коим надлежит спасти страну». Пароход останавливался в волжских городах, под колокольный звон его встречало духовенство с прихожанами, образами и хоругвями. О времени прибытия парохода заблаговременно оповещалось с помощью печатных объявлений. Кузьма Сергеевич, живо интересовавшийся всем происходящим в народной жизни, будучи в это время в Хвалынске у родителей, не мог пропустить прибытия парохода с почти полутора тысячей паломников – защитников «естества русской жизни». Так он оказался в рядах встречающих пароход в Ивановке, куда из-за обмеления Волги была перевезена хвалынская пристань. Во второй половине дня 11 июля пароход подошел к пристани, где по случаю старообрядческого съезда находился яркий и убеждённый монархист епископ Саратовский и Царицынский Гермоген, стоявший у основ черносотенного движения на юге страны. На берегу паломников встречал сам владыка вместе со всем городским духовенством. Городской исправник указал в рапорте, что местных жителей собралось около 600 человек, но Кузьма Сергеевич привёл другую «численность»: «Народу собралось мало, два-три попа, дьякон соборной церкви, исправник с приставом и три полицейских. Из зрителей на пристани, кажется, был один я, да мой велосипед».
Местный исправник увековечил в своем бесхитростном рапорте дивную картину плавучего храма, представшего перед теми, кто стоял на берегу: «Приближавшийся пароход "Ксения" был украшен деревцами и флагами, народ стоял на палубе сплошной массой и держал на древках хоругви. Слышно было общее пение церковных песнопений». Служба проходила на берегу. Молебен отслужил священник местного собора о. Павел Ктаторов при общенародном пении. Затем о. Илиодор и епископ Гермоген произнесли проповеди в защиту православной веры. Призывая сплотиться на защиту православия, Гермоген произнёс: «Сам Господь Иисус Христос принял страдания на кресте, мы также с крестом пойдем на своих врагов, не побоимся смерти, но вере православной не изменим». Из рапорта исправника следует, что «обе речи произвели потрясающее впечатление на слушателей. Многие из них плакали». Кузьма Сергеевич добавляет ещё несколько штрихов к рапорту исправника: «…Гермоген, гладко, стройно говорил о зарвавшейся интеллигенции, развращающей народ русский, о подъёме всех сил народных на борьбу с развратителями и еврействующими, которые предают Христа и Отечество…» В толпе паломников художник заметил старух: «…худую, костлявую, в посконной кацавейке. Её сморщенное лицо цвета старой кости выделялось своей несхожестью с окружающими. Её слезящиеся глаза с глубокими впадинами, казалось, сверлили и говорили. Время от времени старуха делала широкое крестное знамение и громким шёпотом творила слова молитвы. И вот, в момент окончания проповеди иеромонаха, когда хвалынский протодьякон откашлялся, прочищая свою октаву, чтобы возгласить многолюбие воинствующему православию, в этот момент, отстраняя исправника костлявой рукой, старуха подошла к архиерею. Внимание всех остановилось на ней, и поэтому в наступившей тишине было слышно каждое ее слово: “Благослови саном твоим, преосвященный, благослови!.. Ухожу я от гульбища вашего. Изныла душа моя за дорогу”. Старуха, видать, была в большом волнении. Гермоген, смутившись от неожиданности, благословил странницу. После этого, опираясь на клюку, она обернулась к Илиодору и уже гневно почти прокричала: “Прости меня, батюшка! Не судья я тебе, но жестоко сердце твоё”… Потом поклонилась по сторонам народу и пошла из толпы в горы к Ивановской гряде, куда глаза глядят…»
Такой была первая встреча Петрова-Водкина с бабушкой Федорой, но за ней последовали другие… Художник узнал, что Федоре к тому времени было 85 лет. Какое-то большое несчастье предшествовало её отшельничеству. Сама она никогда о нём не говорила, и только в её намёках прорывались некоторые обрывочные сведения. Она была из казачьего стана, была замужем и даже имела дочь, но пошла в отшельницы «от большой любви к людям»… Федора после описанных событий, приведших её на хвалынский берег, добралась до женского старообрядческого монастыря, и там ей указали на пещеру. После первого посещения Федоры Кузьма Сергеевич описал пещерные «интерьеры»: «Вход был низкий, в него можно было войти, только согнувшись и даже на четвереньках. Он образовывал коридор, в глубине которого был вход в саму пещеру с маленьким окошком, дающим скудное освещение. Из передней пещеры низкое отверстие вело в другое, заднее помещение – молельню. Оно было изолировано от внешнего мира, откуда ни зажженная свеча, ни лампада не были видны с противоположных гор. А звук голоса молитвы заглушался в этой дыре, отречённой от мира, не выходя наружу... Здесь же в нише стены помещалась и постель отшельника, его гроб. Он заснул тут в последний раз…» Известно, что последним насельником пещеры был старец Серафим. Вероятно, его гроб описывает художник. Серафима почитали монахи старообрядческого монастыря и сначала высказывали порицания Федоре в том, что она захватила «святое жилище и гроб их праведника», но после душевной беседы они примирились с «мирской» Федорой.
Кузьма Сергеевич, приезжая летом в Хвалынск, захаживал к «пещерной старухе» и в одном из писем жене 8 сентября 1914 года писал: «Она была очень рада меня видеть, и спела мне песню собственного сочинения. Келья гениально устроена – с коридором и покойницкой…Жизнь совершенно особая и поэтичная, только такая старуха слишком слаба, чтобы носить воду и лазать на гору». Художник оценил место рядом с пещерой, оно было жемчужиной по живописности, Федора говорила о благотворном действии этого пейзажа не только на неё, но и на приходящих к ней людей: «Вот погляжу я в окошечко и всю красоту Божию в себя приму. И человек в ней мысленно возвышается. Дорога его большая передо мной, как радуга, возвышается… И сами хорошими делаются, покуда грехи не одолеют».
В 1914 году художник построит дачу недалеко от этого места и назовёт её «Красулинка». Вероятно, «походы» к Федоре будут более частыми. Он описывает трудности осенне-зимней жизни «пещерной старухи», когда в пещеру стали заползать, прячущиеся от холода на зиму змеи: «Старуха молилась, недвижно застывала ночами, чтоб не потревожить гадов и не быть ужаленной… Но змеи, видно, чуяли, что присутствие человека даёт им нужную теплоту, не применили к ней яд своих зубов... Но жить было несносно. Федора мучилась от нашествия гадов, доливала последние слёзы». К счастью, вскоре явилась заступница старухи – кошка Мурка: «Она быстро освоилась с положением дел среди змей… Ночные бдения старухи начали прерывать урчанье и шипенье борющихся существ. Змеи попрятались, но Мурка не унывала. Наоборот, это ещё более разжигало её охотничий нрав по отысканию пищи, которая была вкуснее, чем заплесневелые бабушкины сухари...».
Зимой пещеру заносили снега и на помощь старухе приходили монахи, которые с лопатами шли откапывать пещеру. Весть о Федоре разнеслась по округе, и к ней стали стекаться обездоленные, несчастные люди, несли свою сердечную тоску и боль, и она принимала их на свои немощные плечи. Кузьма Сергеевич писал: «Федора искусно подходила к каждому человеку: прошла, очевидно, большую школу, чтобы найти ядрышко в людях, чтобы найти верную и точную формулу данного организма… Великая женщина! Её любовь к людям пробуждала в них гордость, ощущение себя Человеком!..»
К сожалению, не удалось установить время смерти Федоры. Последнее упоминание уже о покойной Федоре можно найти в письме Петрова-Водкина жене из Хвалынска 15 июня 1923 года, где он описывает впечатления от хвалынского дома, сада, «Красулинки» после пятилетнего отсутствия в родных местах и упоминает о могиле «пещерной старухи»: «Недалеко от дома (отсюда можно видеть) в могиле, отгороженной решёткой, лежит бабушка Федора, здешняя “святая”». Вероятно, монахи похоронили Федору на старообрядческом кладбище. Дальше он упоминает о могиле отца, которая находилась на Поповой горе: «Вдали, на горе спит на кладбище мой отец под благоухающей майской зеленью ввиду Волги, которая сейчас широко разлилась. Всё это вместе взятое приятно, нежно и грустно, как прожитое, но которое уже не повторится».
Автор: Валентина Ивановна Бородина
На территории Национального парка «Хвалынский», в 7,5 км от города, за бывшим раскольничьим мужским монастырём, в горах с непроезжими долинами, в стороне от дорог и деревень, было несколько пещер, в которые уходили в затвор одинокие старцы-раскольники. Древние морские отложения покрыты здесь почвой с густыми зарослями, а меловые обрывы гор позволяли без особых усилий делать в них ходы и помещения. Одна из таких рукотворных пещер до сих пор сохранилась и является одним из объектов особого любопытства у сегодняшних туристов, но ещё в начале 20 века к пещере и её обитателям проявлял интерес наш земляк, художник К.С. Петров-Водкин, оставивший некоторые воспоминания о своих посещениях последней её обитательницы – бабушки Федоры. Кузьма Сергеевич писал свою автобиографическую повесть «Хлыновск» во второй половине 1920-х годов. Сохранилось несколько черновых вариантов повести, хранящихся в настоящее время в архиве литературы и искусства в Москве и в институте русской литературы (Пушкинский Дом) в Санкт-Петербурге. При издании книги в 1930 году ему пришлось отказаться от многих эпизодов по разным причинам: сказались и веяния времени, самоцензурирование, и ограниченность листажа. Судя по записям, здешней «святой» Федоре художник хотел посвятить главу, но не случилось. Поэтому некоторые интересные факты, проливающие свет на появление Федоры в Хвалынске и её многотрудную жизнь в пещере, можно прочесть только в черновиках.
Кузьма Сергеевич оказался свидетелем приезда Федоры по Волге в Хвалынск в июле 1911 года. Федора была на пароходе «Ксения», который плыл из Царицына в Нижний Новгород с паломниками под предводительством иеромонаха Илиодора для поклонения в Сарове мощам Серафима Саровского. Это паломничество известно в истории, как крестовый поход «Союза русского народа» по Волге. Кузьма Сергеевич так высказался о нём: «…на Волге, на этой родине грез и разбоя, уже бродило илиодоровщиной. Гермоген был тогда викарным епископом Саратова, и уже его звезда восходила. Было бы болото, а черти найдутся, а болото было трясинное и вверху, и в массах. Замерещилось темному люду, что страну их рушить замышляют, что все, кто в стране грамотен, замышляют уничтожить “естество русской жизни”. Идея эта раскачивалась, как язык колокола, вот-вот – бухнет – по кому бить – безразлично. Но бухнет. Монах в Царицыне (речь об иероманахе Илиодоре – В.Б.) готов был поднять меч восстания сирых и убогих, коим надлежит спасти страну». Пароход останавливался в волжских городах, под колокольный звон его встречало духовенство с прихожанами, образами и хоругвями. О времени прибытия парохода заблаговременно оповещалось с помощью печатных объявлений. Кузьма Сергеевич, живо интересовавшийся всем происходящим в народной жизни, будучи в это время в Хвалынске у родителей, не мог пропустить прибытия парохода с почти полутора тысячей паломников – защитников «естества русской жизни». Так он оказался в рядах встречающих пароход в Ивановке, куда из-за обмеления Волги была перевезена хвалынская пристань. Во второй половине дня 11 июля пароход подошел к пристани, где по случаю старообрядческого съезда находился яркий и убеждённый монархист епископ Саратовский и Царицынский Гермоген, стоявший у основ черносотенного движения на юге страны. На берегу паломников встречал сам владыка вместе со всем городским духовенством. Городской исправник указал в рапорте, что местных жителей собралось около 600 человек, но Кузьма Сергеевич привёл другую «численность»: «Народу собралось мало, два-три попа, дьякон соборной церкви, исправник с приставом и три полицейских. Из зрителей на пристани, кажется, был один я, да мой велосипед».
Местный исправник увековечил в своем бесхитростном рапорте дивную картину плавучего храма, представшего перед теми, кто стоял на берегу: «Приближавшийся пароход "Ксения" был украшен деревцами и флагами, народ стоял на палубе сплошной массой и держал на древках хоругви. Слышно было общее пение церковных песнопений». Служба проходила на берегу. Молебен отслужил священник местного собора о. Павел Ктаторов при общенародном пении. Затем о. Илиодор и епископ Гермоген произнесли проповеди в защиту православной веры. Призывая сплотиться на защиту православия, Гермоген произнёс: «Сам Господь Иисус Христос принял страдания на кресте, мы также с крестом пойдем на своих врагов, не побоимся смерти, но вере православной не изменим». Из рапорта исправника следует, что «обе речи произвели потрясающее впечатление на слушателей. Многие из них плакали». Кузьма Сергеевич добавляет ещё несколько штрихов к рапорту исправника: «…Гермоген, гладко, стройно говорил о зарвавшейся интеллигенции, развращающей народ русский, о подъёме всех сил народных на борьбу с развратителями и еврействующими, которые предают Христа и Отечество…» В толпе паломников художник заметил старух: «…худую, костлявую, в посконной кацавейке. Её сморщенное лицо цвета старой кости выделялось своей несхожестью с окружающими. Её слезящиеся глаза с глубокими впадинами, казалось, сверлили и говорили. Время от времени старуха делала широкое крестное знамение и громким шёпотом творила слова молитвы. И вот, в момент окончания проповеди иеромонаха, когда хвалынский протодьякон откашлялся, прочищая свою октаву, чтобы возгласить многолюбие воинствующему православию, в этот момент, отстраняя исправника костлявой рукой, старуха подошла к архиерею. Внимание всех остановилось на ней, и поэтому в наступившей тишине было слышно каждое ее слово: “Благослови саном твоим, преосвященный, благослови!.. Ухожу я от гульбища вашего. Изныла душа моя за дорогу”. Старуха, видать, была в большом волнении. Гермоген, смутившись от неожиданности, благословил странницу. После этого, опираясь на клюку, она обернулась к Илиодору и уже гневно почти прокричала: “Прости меня, батюшка! Не судья я тебе, но жестоко сердце твоё”… Потом поклонилась по сторонам народу и пошла из толпы в горы к Ивановской гряде, куда глаза глядят…»
Такой была первая встреча Петрова-Водкина с бабушкой Федорой, но за ней последовали другие… Художник узнал, что Федоре к тому времени было 85 лет. Какое-то большое несчастье предшествовало её отшельничеству. Сама она никогда о нём не говорила, и только в её намёках прорывались некоторые обрывочные сведения. Она была из казачьего стана, была замужем и даже имела дочь, но пошла в отшельницы «от большой любви к людям»… Федора после описанных событий, приведших её на хвалынский берег, добралась до женского старообрядческого монастыря, и там ей указали на пещеру. После первого посещения Федоры Кузьма Сергеевич описал пещерные «интерьеры»: «Вход был низкий, в него можно было войти, только согнувшись и даже на четвереньках. Он образовывал коридор, в глубине которого был вход в саму пещеру с маленьким окошком, дающим скудное освещение. Из передней пещеры низкое отверстие вело в другое, заднее помещение – молельню. Оно было изолировано от внешнего мира, откуда ни зажженная свеча, ни лампада не были видны с противоположных гор. А звук голоса молитвы заглушался в этой дыре, отречённой от мира, не выходя наружу... Здесь же в нише стены помещалась и постель отшельника, его гроб. Он заснул тут в последний раз…» Известно, что последним насельником пещеры был старец Серафим. Вероятно, его гроб описывает художник. Серафима почитали монахи старообрядческого монастыря и сначала высказывали порицания Федоре в том, что она захватила «святое жилище и гроб их праведника», но после душевной беседы они примирились с «мирской» Федорой.
Кузьма Сергеевич, приезжая летом в Хвалынск, захаживал к «пещерной старухе» и в одном из писем жене 8 сентября 1914 года писал: «Она была очень рада меня видеть, и спела мне песню собственного сочинения. Келья гениально устроена – с коридором и покойницкой…Жизнь совершенно особая и поэтичная, только такая старуха слишком слаба, чтобы носить воду и лазать на гору». Художник оценил место рядом с пещерой, оно было жемчужиной по живописности, Федора говорила о благотворном действии этого пейзажа не только на неё, но и на приходящих к ней людей: «Вот погляжу я в окошечко и всю красоту Божию в себя приму. И человек в ней мысленно возвышается. Дорога его большая передо мной, как радуга, возвышается… И сами хорошими делаются, покуда грехи не одолеют».
В 1914 году художник построит дачу недалеко от этого места и назовёт её «Красулинка». Вероятно, «походы» к Федоре будут более частыми. Он описывает трудности осенне-зимней жизни «пещерной старухи», когда в пещеру стали заползать, прячущиеся от холода на зиму змеи: «Старуха молилась, недвижно застывала ночами, чтоб не потревожить гадов и не быть ужаленной… Но змеи, видно, чуяли, что присутствие человека даёт им нужную теплоту, не применили к ней яд своих зубов... Но жить было несносно. Федора мучилась от нашествия гадов, доливала последние слёзы». К счастью, вскоре явилась заступница старухи – кошка Мурка: «Она быстро освоилась с положением дел среди змей… Ночные бдения старухи начали прерывать урчанье и шипенье борющихся существ. Змеи попрятались, но Мурка не унывала. Наоборот, это ещё более разжигало её охотничий нрав по отысканию пищи, которая была вкуснее, чем заплесневелые бабушкины сухари...».
Зимой пещеру заносили снега и на помощь старухе приходили монахи, которые с лопатами шли откапывать пещеру. Весть о Федоре разнеслась по округе, и к ней стали стекаться обездоленные, несчастные люди, несли свою сердечную тоску и боль, и она принимала их на свои немощные плечи. Кузьма Сергеевич писал: «Федора искусно подходила к каждому человеку: прошла, очевидно, большую школу, чтобы найти ядрышко в людях, чтобы найти верную и точную формулу данного организма… Великая женщина! Её любовь к людям пробуждала в них гордость, ощущение себя Человеком!..»
К сожалению, не удалось установить время смерти Федоры. Последнее упоминание уже о покойной Федоре можно найти в письме Петрова-Водкина жене из Хвалынска 15 июня 1923 года, где он описывает впечатления от хвалынского дома, сада, «Красулинки» после пятилетнего отсутствия в родных местах и упоминает о могиле «пещерной старухи»: «Недалеко от дома (отсюда можно видеть) в могиле, отгороженной решёткой, лежит бабушка Федора, здешняя “святая”». Вероятно, монахи похоронили Федору на старообрядческом кладбище. Дальше он упоминает о могиле отца, которая находилась на Поповой горе: «Вдали, на горе спит на кладбище мой отец под благоухающей майской зеленью ввиду Волги, которая сейчас широко разлилась. Всё это вместе взятое приятно, нежно и грустно, как прожитое, но которое уже не повторится».
308 Культура
Рекламный баннер 728x90px main2
Рекламный баннер 240x200px right1
Рекламный баннер 240x200px right2
Рекламный баннер 240x200px right3
Разработка -
